Алексей Греков
Мое детство пришлось на закат хрущевской оттепели — я пошел в первый класс ровно через 10 дней после ввода советских войск в Чехословакию. В это время мы с родителями и годовалой сестрой жили в гостинке киевского Академгородка — маленькой комнатушке площадью 12 кв. м и с вовсе крохотной прихожей. Душевая и кухня были общими на этаж — одни на семь таких же недо-квартир.
Все пространство комнаты занимали родительский диван, деревянная кроватка сестры, обеденный стол, за которым я делал уроки, и раскладное кресло, на котором я спал. По углам стояли две импровизированные тумбочки, сложенные из поставленных друг на друга чемоданов. Там хранились вещи и диссертация отца. Телевизора не было, впрочем, как и телефона, — для младших научных сотрудников в те времена это была непозволительная роскошь.
Но зато в комнате был встроенный шкаф с антресолью! Если встать ногами на спинку кресла-кровати, дотянуться до дверцы антресоли, открыть ее и потыкать линейкой — оттуда на голову начинали падать книги. Увесистые тома Жюля Верна, потрепанные томики "Библиотеки военных приключений", переводная фантастика в мягких обложках…
И потому, бегом вернувшись из школы, не снимая формы, не съев холодную котлету, заботливо оставленную мамой на сковородке, я хватал первую свалившуюся на меня книгу — и читал запоем! "Плутония" Обручева, "Два капитана" Каверина, "Сердца трех" Джека Лондона, "Дети капитана Гранта" Жюля Верна, "Бегущая по волнам" Грина, "Тайна двух океанов" Адамова и даже пародийная "Швамбрания" Кассиля — все они наполняли душу какой-то щемящей грустью. Польша и Болгария — в советское время это уже был немыслимый зарубеж, а тут — Патагония, остров Пасхи, Австралия и фантастическая земля Нансена! Места, где ни мне, ни моим родителям не бывать никогда. Так, по крайней мере, это подсознательно ощущалось.
С тех пор я заболел географией. Я и сегодня собираю карты мест, где побывал, несмотря на то, что и в телефоне, и в планшете есть GPS с навигатором. Я помню наизусть столицы всех государств по состоянию на середину 70-х. И я по-прежнему заполняю полки книгами, пускай все большую часть времени трачу на Фейсбук и электронную почту.
Но основу моей библиотеки составляют вовсе не рассказы о путешествиях, а поэзия и драматургия. В 5-м классе, как каждый нормальный мальчишка, я в первый раз влюбился и стал писать трагические стихи. В 25 лет я влюбился в последний раз — в свою будущую жену — и стал сочинять комические драмы. Человек, который никогда в жизни не мучился, подбирая рифму, не пытался вставить упрямое слово в нужный размер, не оживлял на сцене мертвые слова, — никогда не поймает кайф, перечитывая Грибоедова, Шекспира или Лопе де Вегу, — если вообще будет знать об их существовании.
Звучащее слово. Мне повезло. В 1973 году отец организовал в своем исследовательском институте концерт набиравшего тогда популярность, но еще далеко не знаменитого Владимира Высоцкого. Два десятка классических песен, начиная с "Зарядки" и заканчивая "Поэтами" ("Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души"), записанные на магнитную ленту, перевернули мой мир. Оказывается, поэзия — это не скучные строчки в учебнике, а живой, пульсирующий нерв. Это не чтение наизусть "с выражением", а рычащий голос, срывающийся на хрип. И кто бы мог подумать, что песни, написанные о войне прошедшей, начнут вновь продирать морозом по коже через 40 лет? "На братских могилах не ставят крестов, и вдовы на них не рыдают…"
Я не умел играть на гитаре, и мой еще не начавший ломаться голос вместо хрипа срывался на забавный фальцет. Тем не менее, я сочинял песни "под Высоцкого" и записывал их аккуратным почерком в тетрадочку. Потом наступило время Пушкина, и я стал использовать перо и чернильницу, зачеркивать много строк и делать рисунки на полях. Потом начали выходить тома академического собрания сочинений Некрасова, и это был еще один шок. Хрестоматийный певец крестьянских страданий оказался на поверку разбитным петербуржским журналистом, деливший с другом одну жену на двоих и писавший порой такие стихи…
Составители собрания сочинений стыдливо заменили все непристойности точечками, причем, как выяснилось, количество точечек соответствовало количеству пропущенных букв. О, это был рай для подростка! Покруче, чем любой кроссворд! Ответственно заявляю, что Некрасов очень обогатил мой словарный запас. С тех пор я убежден, что черный ход литературы не менее важен, чем ее парадный подъезд. "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…"
Я не знаю, полюбил бы я чтение, если бы в детстве у меня, как у современных подростков, были дома телевизор, телефон и компьютер. Но я знаю, что моя дочь, выросшая среди шкафов, заставленных моими любимыми книгами, продолжает читать, писать стихи и играть в спектаклях. А также общается в Фейсбуке, выкладывает фотографии в Инстаграме и смотрит на компьютере свежие сериалы. Значит, дело не в том, сколько у тебя гаджетов, и не в том, сколько времени ты проводишь в интернете.
А в чем? Сам не знаю. Может быть, в том, что чтение — это со-творчество. Это тест на способность творить, "бороться и искать, найти и не сдаваться".
И мне очень нравятся люди, способные пройти этот простой, но такой важный тест.
ТОП 5 "КНИГ ДЛЯ ПОДРОСТКОВ"
1. Александр Грин, "Бегущая по волнам"
2. Джек Лондон, "Сердца трех"
3. Вальтер Скотт, "Айвенго"
4. Джером К. Джером, "Трое в лодке, не считая собаки"
5. Станислав Лем, "Возвращение со звезд"