Глаза скрывал за очками. А из рук не выпускал незажженную сигарету / Фото: Сергей Николаев
Как и его фильмы, Каракс странный. Не снимает черные очки, из рук не выпускает сигарету. Когда он пришел на свой мастер-класс, студенты театрального зашушукались: "Да у него похмелье", а потом: "А может, и ломка"... Впрочем, это уже личное дело 51-летнего режиссера.
— Весь Голливуд — из Одессы. Вижу, и Франция тоже?
— Все верно. Моя мать — русская еврейка, родом из Одессы. Это уже потом, много лет тому назад, ее семья перебралась в Бруклин. Да и мое настоящее имя вовсе не Леос Каракс, а Дюпон Александр.
— Вы не снимали с 1999 года (не считая новеллу в сборнике "Токио"). И только в 2012-м сделали "Священные моторы"...
— Я просто не видел хороших сценариев. Сейчас ведь снимают сплошное дерьмо какое-то. Особенно в Голливуде. Да и во Франции, и России такая же фигня.
— Хорошо, тогда поговорим о дерьме. Вы создали такого популярного киноперсонажа как Мистер Мерд (с франц. Merde — "дерьмо"). Как он пришел вам в голову?
— Это случилось после 11-го сентября, когда самолеты протаранили небоскребы. Мне тогда показалось, что весь наш мир катится в тартары. Полная деградация и упадок. Все унылое и серое... И мне захотелось все это воплотить в одном герое. Так и появился Мистер Мерд. Мне он очень симпатичен, и люди его тоже любят. Я даже собирался снять фильм "Мистер Дерьмо в США" с моделью Кейт Мосс в главной роли, но, увы, не срослось.
— Вы, похоже, большой ценитель женской красоты. Все ваши актрисы — признанные красотки.
— Ну, для меня мои актрисы — это уже как мои девушки. Я их всех очень люблю и для меня они самые лучшие! А почему я их меняю? Просто новая актриса дает толчок для развития новой, еще не успевшей сформироваться идеи. Знаете, как ко мне, к примеру, попала Кайли (Миноуг. — Авт.). Мне ее представили на какой-то вечеринке. И она мне понравилась. Интересное лицо, фактура. Так вот — я понятия не имел тогда, что она — певица. Да еще и знаменитая к тому же! Мы долго присматривались друг к другу. Обедали вместе, а уже потом решили: "Сделаем вместе кино".
— Вы говорили, что сняли "Священные моторы" очень быстро, чуть ли не за месяц с копейкой...
— Это так. Но я вообще стараюсь снимать быстро. Понимаете, у меня ведь нет кинематографического образования. Я никаких школ не заканчивал. Да я и не верю в эти школы! Я просто смотрел запойно кино, учился у мэтров у экрана. Потому я всегда в себе сомневаюсь, переживаю, боюсь. И чтобы эти мысли: "Получится фильм или нет" не выели мне мозг, чтобы я не заболел сомнениями, я делаю все очень стремительно. Это повелось еще со времен моей первой картины — я делал вид, что профи, что у меня огромный опыт и все такое, а сам впервые был на съемочной площадке! Я блефовал, как последний жулик!
— А как же вы тогда руководите профессиональными актерами?
— А я ими и не руковожу. Я не люблю командовать. Моя функция — сугубо телесные указания. Говорю, какая у актера должна быть прическа, обувь или там костюм.
— Знаю, что вы небезразличны ко всему русскому...
— Это уже скорее в прошлом. Это я раньше писал письма с просьбой остановить войну в Чечне. Восхищался русской культурой. Читал Достоевского и смотрел фильмы Сокурова (нынче режиссер вообще перестал смотреть чужое кино. — Авт.). А сейчас... чаще всего я бываю в Москве. Там тяжело — сплошная уродливая показуха и недешевые понты. Национальная гордость и при этом рабская всепокорность. Путин и патриарх Кирилл. Неприятно. А что касается культуры, то, как я уже говорил, она выродилась. Ничего нового и интересного. Сплошная убогая серость.
— А это правда, что Достоевский вас чуть с ума не свел?
— У меня были некоторые проблемы со здоровьем, какие именно, говорить не буду, — не люблю о болячках распространяться. Так вот, я тогда читал Федора Михайловича (по словам режиссера, он с детства обожал его книги. — Авт.) и он на меня как-то странно начал действовать. Врачи мне его даже запрещали, мол, влияет пагубно. Но я все равно читал. И тогда у меня началось что-то странное. Я до сих пор не знаю что — сходил ли я с ума, или просто страдал раздвоением личности... Но я словно видел себя со стороны. Как будто меня сняли на камеру, а я — зритель и смотрю на себя в зале. К счастью, это прошло, а Достоевского читаю и люблю до сих пор.