Александр Баширов
Александра Баширова по праву можно считать гением эпизодов. Его появление в фильме, пусть в самой маленькой роли, может спасти любую, даже провальную картину. В жизни он поражает своей неадекватностью, пошлостью, хрупким юмором, искренностью и глубиной отчаяния, которое он переживает от современных тенденций в кинематографе... Мы встретились на съемочной площадке первого прокатного фильма "Ось ординат" компании "Стар Медиа" (актер играет Перельмана, шулера-игрока в рулетку). Баширов, наверное, в прошлой жизни был угрем или вьюном, словом – неусидчивый, быть может, поэтому отточил свое умение ускользать незаметно – мы общались в три подхода – на перекурах. Я впервые решила не обрабатывать разговор литературно. Ведь речевые обороты этого человека столь уникальны, как он сам…
- … Как вы попали в "Ось ординат" и чем вас привлекла роль Перельмана, героя с таким сложно произносимым именем?
- Когда я снимался в "Игле", там был такой человек – Эпштейн, который пришел в кафе, и бросил бычок, помнишь(?), Вите (Цою-авт.) в стакан. А потом долго меня где-то бил, а потом Витя его бил… И мы долго думали, как назвать героя, но ничего кроме Эпштейна так и не придумали. Ге-Ге-Ге.
- Здесь имя придумали, как я понимаю, за вас.
- Этническое обаяние очень, мне кажется, воодушевляет на создание образа этого мошенника. Что-то есть оптимистичное и жизнеутверждающее в этом образе. Он такой… Человек Гоголя. Человек этого мира, в котором я сам существую – мира абсурда и парадокса. В этом хаосе он по-своему гармоничен. Конечно, можно было бы назвать его Абрамовичем, Ге-Ге, но там другие деньги, Ге-Ге. Поэтому это не принципиально. В этом есть легкая сатира. Надеюсь, фильм получится. И я не вижу большой разницы – украинский режиссер или русский, татарский, казахский. Язык искусства, как и язык любви практически … один. Я не вижу уникальности работы с украинскими режиссерами. В любом случае существует какая-то самобытность эпохи унификации и глобализма. Это тоже может быть поводом для иронии. Понимаете? МакДональдз и Микки Маус теперь является такой же мифологической составляющей наших стереотипов.
- Вот вы сказали "МакДональдз и Микки Маус", вы сами…
- Такой же Микки Маус. Ге-Ге-Ге.
- Нет, не Микки Маус. Мне бы хотелось затронуть вопрос актуальности тем в кино. У вас была отличная документальная картина "Белград, Белград!", которую, к сожалению, не оценили по достоинству. Что сегодня влияет на нравственное воспитание, помимо фаст-фуда?
- Не могу сказать. Это не проблема искусства. Это тенденция. Вот я сейчас провожу фестиваль "Дебошир Фильм" и там очень много молодых. И единственная тенденция, присутствующая там – честное отношение к самому себе и к реальности. Как бы то ни было, люди все равно должны творить, ведь поэтическое так и прет из них. Сейчас это формулируется в видео. Оно может быть достаточно дешевым – снимают даже на мобильные телефоны. Реальность существует. Вопрос в том, насколько она политизирована и как к этому относится автор. Это может быть существенным, а может – не существенным. Ситуация наживы создает напряжение между искренностью и алчностью. Сейчас, как мне кажется, люди не способны к парадоксам.
"Белград, Белград!", фильм, который был снят… Когда я въехал в Югославию... Ехал два часа по прекрасным автострадам, великолепным достижениям цивилизации. И шофер, который меня вез, все время смотрел в небо. Он боялся американских самолетов. Трасса была абсолютно пустая. Ехали только мы. А вокруг цвели вишни, это был рай, казалось бы. Но была война. Война в центре Европы стала реальностью, а не фантастикой. Фильм "Белград, Белград!" в какой то степени – фантастика. Я снимал людей, жизнь, любовь, но для меня это до сих пор остается фантастикой, до сих пор не могу поверить в то, что это было возможным – что убивали людей… Что вообще была война. "Белград, Белград!" был попыткой… А оказалось – одним фильмом больше, одним – меньше – это не влияет… Если политики боятся искусства – они боятся выживать. Они не стремятся изменить общество, которое погрязло в желании успеха: два раза пообедать, три холодильника…
На этом наш разговор прервался. Баширов вскочил со скамейки, и я даже не успела опомниться, куда он убежал. Через пару минут я застала его под павильоном с сигаретой (у него две страсти – рисование и курение) – с сигаретой от журналистов далеко не убежишь.
- Вы считаете Муратову и Балабанова маргинальными режиссерами. Чем отличаются их фильмы?..
- На самом деле я не очень слежу за трансформациями и генезисом других авторов. У меня своих проблем хватает. Маргинальным, пограничным я считаю себя. Люди, которые переходят границы, действительно испытывают определенное напряжение рисковых боевых операций. Можно проиграть, а можно и победить. В любом случае. Коллеги могут и не понять. Публика может быть не готова к этому. Но через какое-то время это все становится общим местом. Те художественные открытия и эстетические прозрения становятся коммерческими приемами. Такой парадокс, я бы даже сказал не парадокс, а система киноязыка. Она не является частной собственностью правителя. Поэтому, может, когда-нибудь каждый человек будет равен Богу – создавать вселенные и галактики, заселять их людьми, амебами.
- Не знаю, как на счет Бога, но по вашей ВГИКовской работе мы знаем, что вы представляете Мефистофеля голым…
- Это не моя проблема. Это была проблема Марии Ценскен, которая, как шведка и протестантка, имеет свое отношение с такими, как говорится, страхами и комплексами. Она их формулирует таким образом. Я как актер здесь вообще не несу ответственности. У Бортко я снялся в роли Бегемота, но я ведь не могу нести ответственность за весь фильм.
- А как бы вы на месте Бортко поступили с Воландом?
- Не знаю. Я об этом не думаю. Это же не пирожки печь. Зачем мне об этом думать? Демонология меня не интересует. Меня интересуют таксисты, рыбаки из Керчи, украинские женщины. Мне интересна жизнь: ее сок, ее страдания. Я любитель украинского сала, Ге-Ге-Ге, с горилкой, хи-хи. Я поэт, но не метафизический.
- Я знаю, что вы действительно поэт. Последнее время что-то пишете?
- Давно уже не писал.
- Почему?
- Удовлетворяю свою алчность. Зарабатываю деньги, и потом не знаю, что с ними делать. Поэтому создал благотворительный фонд и раздаю всем желающим. Надоело. Такая рутина, знаете. Так скучно. Очередь. Люди ругаются. Это все опять стало таким кошмаром комунальности. Теперь я прекратил раздавать деньги. Теперь я их жгу. Не знаю, что с ними делать.
- Про ваш фонд я ничего не слышала. Или вы так шутите?
- Да никому я не даю деньги! Вы что? Я такой куркуль. Жадный. Я удавлюсь, прежде чем дам кому-нибудь денег. Вообще стараюсь за себя не платить. Нигде. Ге-Ге. Пошли все к черту. Надоело быть богатым, веселым, здоровым, молодым…
- Кстати, ваш герой фильма "Два в одном" тоже куркуль...
- Ге-Ге.
- …удавился за этот перстень и бросил топорик на голову врага. Вам близка эта роль?
- Не знаю. Это, по-моему, и не роль. Это такая визуализация каких-то статических фантазий Киры Муратовой, воплощение ее поэтики, в которой я даже не рискую хозяйничать.
Третья часть разговора опять была равна сигарете Баширова. Мы начали с истошных криков директора фильма "Ось ординат": "Не морозьте мне актера", на что сам актер отвечал ему: "Не волнуйтесь. Пока все нормально".
- Мы закончили с "Два в одном"?
- Вообще то я фильма не видел. Руки не доходят.
- Значит, мы не будем об этом писать.
- Да нет, пиши.
- Тогда, наверное, вы не мотивируете поступки своего персонажа…
- Не знаю. Мне больше хочется говорить о смешном.
- ???
- Да. Потому что я… Вот чем питерский юмор отличается от московского?
- Тем, что у всех коренных петербуржцев из-за сурового климата развился геморрой. Им не до шуток.
- Интересная трактовка. Ге-Ге.
- А вы как считаете?
- Питерский юмор абсурдный, потенциальный и жесткий, а московский – пошлый.
- Почему? Из-за климата?
- Не знаю. Думаю, дело не в климате. …Гоголь – укрАинский писатель. Да?
- Да. УкраИнский.
- УкраИнский. …Но это он понял в Питере. Ге-Ге.
- А как шутил Гоголь?
- Ну, как. Он был очень смешным. Одни "Мертвые души" чего стоят. Я уже не говорю о "Ревизоре" и "Диканьке". У него очень хорошее чувство юмора.
- А вы не считаете себя…
- Украинцем? Да?
- Нет.
- Считаю. Маргинал для меня – то же самое, что и украинец. Потому что я живу на окраине мейнстрима. Угу. Конечно, я могу обсуждать Костомарова, Догомарова и Грушевского.
- Вы знаете Грушевского?
- Ну, я же не говорю про какого-то там Душистого. Угу.
- Но вы почти украинец. В "Полном дыхании" вы сыграли милиционера-хохла.
- Не помню.
- ???
- Правда. Не помню.
- Может быть, вы знаете, чем отличается милиционер-хохол и милиционера-кацапа?
- Не знаю. Я давно с ними не общался. Может, лет 20. У меня нет проблем с милицией. Здравый смысл и мудрость… Милиция – это не профессия. Милиционер – он человек, часть народа. И когда мне говорят: "Тебя народ не поймет", отвечаю: "А я что, не народ?"
- А актер – это профессия?
- Для меня актер – не профессия. Я не актер. Я этому не учился. Во ВГИКе я учился на режиссера. Не могу работать в театре… Я использую собственное сексуальное обаяние, вот и все.
- Это – главная составляющая профессии?
- Обязательная. Если этого нет, то вообще бессмысленно этим заниматься.
- Какая ваша самая сексуальная роль?
- Давно не смотрел фильмов со своим участием. Ге-Ге. Не могу сказать. Это не принципиально. Пока это есть. Творческая эрекция присутствует.