фото Е.Соколинская
— Ты вернулся к поэзии после нескольких лет прозы. Расскажи о "Марадонне". Что для тебя важного в этой книге?
— Она получилось такой "этапной", как говорят. До нее последняя книга стихов ("Цитатник") выходила аж в 2004 году. Это были новые стихи и новый период, когда ты пишешь и понимаешь, что надо переходить на новый уровень, как, знаешь, такая ракета, у которой отваливаются ступени? Вот так и с этой книгой. Там новые стихи, новые, прежде всего, тематически — это такие баллады, простые истории о простых людях. Плюс там переводы моих любимых поэтов — Паула Целяна, Чарльза Буковски и Марцина Светлицки. Хотя я вижу, что "Марадонну" не все поняли. Это вообще одна из проблем нашей литературы — у нас инертный читатель, он не успевает за автором. К тому же, литературной критики у нас вообще нет, она фактически отсутствует как институт.
— Ты имеешь ввиду — систематической?
— Ну да. То есть какие-то отдельные критики имеются, но нет специализированных изданий, то есть критику даже печатать негде. Знаешь, это, наверное, прозвучит, как понты, но в Германии на мою новую книгу выходит больше рецензий, чем в Украине, серьезно! А критика — она, наверное, важнее литературы. Потому что если не обрабатывается этот корпус текстов, если не выставляются координаты, если читателю не делаются какие-то подсказки — то читатель сам начинает заниматься критикой на форумах и блогах, и ничего хорошего в результате не выходит.
— То есть критика нужна читателям, а не авторам?
— Конечно. А зачем она авторам? Авторы — это такие самовлюбленные тварюки. Если писатель пишет, то очевидно, что он не может не писать. И если о нем выйдет плохая критика, то он впадет в депрессию, а если хорошая – то напьется, но писать не перестанет. А для читателя все понятия перемешались. Что детективы, что Тарас Прохасько — вся сегодняшняя украинская литература помещается на одну полку книжного супермаркета. И воспринимается как литература с одной полки, кстати. Поэтому и мои книги на этом рынке занимают не свое место — они считаются чуть ли не популярной, массовой литературой.
— А разве Жадан — не массовый и не популярный?
— Ну, уж точно не массовый. То есть такая литература вряд ли может заинтересовать большое количество людей. А ее многие позиционируют именно как коммерческую!
— Я тоже считаю ее коммерческой — это не так?
— Она самоокупается, не убыточная, это точно. Но миллионы на ней не заработаешь — не тот формат.
— А раз уж с критикой такие невеселые дела, может, ты бы сам мог стать критиком?
— Из меня бы получился плохой критик — у меня неаналитический ум. К тому же, я слишком слабохарактерный: о друзьях я бы не мог писать плохо. То есть я бы стал таким придворным критиком, коррумпированным, писал бы хвалебные оды и все такое (смеется). Поэтому — нет, уж лучше я буду писать стихи.
— Скажи, а ты обращаешься к Богу, когда у тебя в жизни что-то критическое случается?
— Да нет, я скорее атеист — то есть невоинственный атеист. Просто со временем возникают какие-то ограничения. Мне кажется, что принадлежность к какой-либо религии — декларативное христианство, буддизм — это не приближает к чему-то, а наоборот — ограничивает. Когда мне было лет двадцать, то я очень серьезно относился к церкви. Но теперь вижу, что это мало соотносится с моими внутренними убеждениями. И если у меня какие-то проблемы, то я понимаю, что заслужил их.
— От кого заслужил?
— От мира. Каждое твое движение и поступок — они не исчезают в никуда, они всегда к тебе возвращаются. Это практически марксизм. Есть чувство общей взаимосвязи, но к религии это не относится.
— Ты как-то изменился за последние годы. Стал более открытым?
— Да, вероятно, более откровенным.
— То есть — тебе больше нечего скрывать?
— У меня всегда есть, что скрывать, но таких вещей все меньше и меньше. Есть внутреннее равновесие, когда ничего не скрываешь от себя и можешь поделиться с другими.
— Ты раньше не был готов разговаривать о религии, семье и сексе.
— Вот, о религии уже могу говорить — о сексе еще нет! (смеется)
— Для тебя важно, что ты живешь в Харькове, что пишут "Сергей Жадан – харьковский писатель"?
— Я очень люблю Харьков, знаешь. Но в целом это все перестает иметь значение — где жить. Когда Украина перестанет быть забыченным государством, где москали бьются с бендеровцами, люди научатся уживаться друг с другом, хотя все они разные.
— А может людей объединить какая-то национальная идея?
— Идея может быть одна: или ты здесь остаешься, или ты отсюда валишь. Я как-то встретил свою знакомую — несколько лет не виделись — и она удивилась, говорит: "Ой, а почему ты здесь? Ты же ездил за границу — почему ты там не остался?" Вот это и может быть национальная идея, о которой много говорят: остаться здесь, что-то делать, развивать бизнес, писать в газету.
— А почему бы не делать что-то для Украины из-за рубежа?
— Эмиграция — это, в целом, поражение, это опыт поражения. Это очень неправильно. Эмигрировать можно только если тебя действительно выгоняют отсюда и есть опасность для твоей жизни, например.
— А чтобы улучшить свои материальные условия?
— Не верю я, что в той же Германии материальные условия лучше. Если ты умеешь работать, и у тебя голова на плечах, ты и тут сумеешь заработать те же самые деньги — а может, даже больше и быстрее
АВТОР "НЕМАССОВОЙ" ЛИТЕРАТУРЫ
Имя: Сергей Жадан
Родился: 23 августа 1974 г. в Старобельске Луганской обл.
Поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Окончил Харьковский педуниверситет в 1996 году, в 1999 году там же окончил аспирантуру и защитил кандидатскую диссертацию по творчеству украинских футуристов, работал преподавателем в педуниверситете до 2004 года. Вице-президент Ассоциации украинских писателей с 2000 года. Его тексты переведены на немецкий, английский, польский, сербский, хорватский, литовский, белорусский, русский, армянский и другие языки. В марте 2008-го года роман Жадана "Anarchy in the UKR" в русском переводе вошел в список номинантов на "Национальный бестселлер".