— Люди творческие, как правило, очень разносторонние. Что вас увлекает сейчас помимо музыки и поэзии, как еще самовыражаетесь?
— В чем я самовыражаюсь? Если бы я не занимался пением и танцами в группе "ДДТ", то, наверное, я выражался бы в чем-то другом. Мне хватает выражения в своих песнях, творчестве и работе. Я ведь не клоун. Я не танцую, как мои коллеги где-то там, не варю суп — не занимаюсь ерундой. Меня увлекает работа и моя профессиональная деятельность. В этом я нахожу свое удовлетворение.
— Но вы периодически выступаете в роли актера…
— От случая к случаю. Все это несерьезно. Какое кино? Это смешно! Я же не актер. Я уже в том возрасте, что распыляться нет необходимости. Мир конечно широк, огромен, но в этом мире я уже поливаю свои колоски на своем поле. Поэтому я уже не занимаюсь лишними суетливыми делами, которые, конечно, украшают жизнь. Но когда ты уже находишься в таком возрасте, в зрелом, мягко говоря, то уже время цедишь и ценишь. Я за эти полгода дома в Питере был всего четыре дня — все время работаю.
— А в деревнях бываете?
— В этом году в деревне не был. Был на Рождество три дня — написал хороший романс, — опять- таки работал.
— На концерте вы поздравили всех с 9 мая. Как вы будете отмечать этот праздник?
— Впервые в жизни в этом году я буду на Красной площади в Москве — буду принимать парад.
— Когда-то рок-н-ролл не был коммерческим — сегодня все перевернулось…
— Сейчас рок музыка становится все больше и больше обслугой. Она стала увеселением — ля-ля-ля-ля, девочки-мальчики, любовь-морковь — никакой социалки. У нормальной рок- музыки, которая сейчас превратилась в неформальную, социалка есть. Музыкантов, которые поднимают гражданские темы, темы бытия, мировоззрения и мироощущения, достаточно много и в Киеве, и в Питере. Сейчас просто формат такой — рок-музыку пытаются кастрировать, обрубить ей ножки-ручки, крылья, и сделать некое пластмассовое блестящее туловище. Поющие трусы кругом. Настоящая рок-музыка в подвалах: андеграунд, альтернатива, борьба, протест против сложившийся системы, дурацкой и не дающей людям ничего, кроме обид, горя и унижения, как правило. Именно с этим настоящая рок-музыка всегда боролась. Для меня это музыка бунта.
— До сих пор есть против чего бунтовать?
— А как же нет! Конечно, есть. Вы что, всем довольны? Вы что, овощи? Что, вас поливают? Чем вы довольны-то? Что сейчас хорошего-то есть? Хорошего очень много — мы молоды и счастливы. Но с другой стороны, в стране и в мире происходят ужасные тенденции — глобализация, нас пытаются сделать одинаковыми: одинаково думать, говорить, фотографировать. Все гламурчик: одинаковые машины, одежда, мозги. Я это вижу и в Европе, и во всем мире. Воспитывают не личностей — строят муравейник. Не дух в людях ищут, а низменные инстинкты. Людей превращают в каких-то плюшевых мишек и роботов — в искусстве, везде. А заказывает музыку обыватель, которому совершенно безразлично как это сделано, зачем это, который этих вопросов "Зачем?" уже не ставит. Вот против этого мы и протестуем. Мы бьемся за человека, за индивидуальность, за личность, которая не вякает на собраниях и не ходит строем, а размышляет о жизни: которая необычна, интеллектуальна, которая все время читает, развивает свой мозг и сердце.
— Украина вас не разочаровала?
— Не разочаровала. Я ее обожаю и люблю. Я приезжаю сюда уже два года. Сейчас в Украине происходит становление гражданского общества. В Англии его строили триста-четыреста лет. Во Франции гражданское общество и социальные реформы дошли до своего завершения в 1968 году благодаря молодежным революциям.
— Вы прогнозируете и Украине еще триста лет…
— Да. Это естественный исторический процесс: научить людей бытовой культуре, терпимости, научить их уважать чужое мнение — все это очень сложно, долго и нудно. Мы тоже пытаемся помочь этому процессу. В Киеве происходит то же, что и в России.
— Вы часто поете о родине. Как она вам снится? Вам ведь снятся сны…
— Снятся. Сны прекрасные и замечательные. И, слава Богу, что они снятся.
— А что для вас весна? Наверное, она любима вами не так как осень?
— Я люблю и осень, и весну — люблю времена перемен. Я не люблю стагнации. Если взять осень, весну, лето и зиму как метафоры, как их использовал в свое время великий композитор Мусорский и многие наши поэты, то, как метафора, весна — это возрождение к жизни, это Пасха, это воскрешение мира. А осень — это его увядание. И во время этих движений, движух, как говорит молодежь, я себя чувствую очень комфортно. Потому, что в моей душе рождаются адекватные этому движения. Это замечательно: двигаться, жить, дышать. Клеточки все выстраиваются, все танцует весной, а осенью все замирает перед тайной зимы и смерти. Это же чудесно! Осенью у меня пишутся грустные стихи, а весной — веселые. Я живу в природе. Живу традиционно — так, как жили наши предки. Это очень приятно, когда все молодое: молодая трава, ваши каштаны, все расцветает… Это же чудо! Все молодое, юное — прекрасно и прелестно. Оно живет! Только молодость живет полным сознанием, в старости это уже трудно — ты уже видел эти весны, уже влюблялся… У пожилого человека немножко стирается эта новизна ощущений. Я весной всегда вспоминаю себя юного. Он мне помогает жить, тот Юрка Шевчук, который радовался каждому листочку, каждой девушке и каждому поцелую.
— У вас еще сохранились какие-то привычки из детства. Я, к примеру, только этой весной осознала, что до сих пор не умею плести венков из одуванчиков…
— Надо учиться. А как же. Это чудо. У меня, слава Богу, нет привычки разорять гнезда. Я всегда жалел птичек. Помню, однажды в детстве меня очень избили, когда я заступился за воробья. Старшие ребята стреляли в птиц из духовых ружей. Это отвратительно! Я всегда любил природу, до сих пор ее люблю — знаю, что это создание Божье, а мир создан очень деликатно и прекрасно. А то, что делает человек… Человек творец, но не Бог — он делает мир несовершенным. Поэтому я и город не люблю. Он не совершенен. Весной я всегда стараюсь вырваться в мир Божий, в гармонию, к природе. Это очень важно. И конечно, плести венки из одуванчиков, и пить вино из одуванчиков, как писал классик, это чудесно.
— Гуляете по городу без зонтика во время дождя?
— Да. Я дождь обожаю! У меня с дождем очень много связано. Есть песни, посвященные дождю и ветру, всему движущемуся и развивающемуся. Как говорила Марина Цветаева: "Прекрасна та одежда, которая прекрасна на ветру". …стоишь где-то на обрыве, волосы твои развиваются, венчик из одуванчиков облетает первым весенним снегом! Чудесно!
— Сейчас вы заняты несколько необычной для себя работой — начиткой текста для анимационных исторических сюжетов…(В России на канале ТВ Центр демонстрируется проект "История государства Российского", производства российско- украинской продакшн компании "Стар Медиа" и студии "Бабич дизайн", где Юрий Юлианович начитывает за кадром тексты Карамзина).
— Мне это очень интересно — читать о междоусобицах Киевской Руси, которые происходили в 11-12-13 веке, и сравнивать их с нынешним положением гражданского общества — очень много похожего. И сейчас очень много удельных князей, которые обожают только славолюбие, хотят только властвовать, не думают о своем народе, не заботятся о нем. Это продолжается тысячелетиями. Я очень рад, что мне доверили эту работу, потому что у меня рождается очень много ассоциаций, мыслей, столкновений, очень интересный образный ряд. Может быть, это выльется в творчество и поможет мне в написании новых песен…
Они вышли ранней весной
Из средневековой тьмы.
За столетье голод, зима и гной
Сплавили Я в Мы.
…движуха, пассионарии народов, татаро-монгольские нашествия, степи, ковыль, стены городов русских в огне… Чудесно об этом размышлять! Об этой трагедии, радости…
— В своей поэзии вы часто обращаетесь к Богу. Вы занимаетесь благотворительностью…
— Об этом вслух не говорят. В меру сил, но я не буду хвалиться, что я там построил что-то… Об этом говорить нельзя. "Пусть левая рука не ведает, что дает правая" — так в Евангелие написано. Смерим свою гордыню — скажем проще — без Бога жизнь примитивна, скудна и нелепа.
— Вы — народный артист Башкирии. Важны ли для вас звания?
— Вы были на концерте? Народ хлопает — это для меня самое главное звание. Народ радуется, сопереживает нашему творчеству. Когда на концерте получается не монолог звезды, а диалог: когда люди откликаются на слово, на чувство — то это самое главная радость. Некое метафизическое духовное соитие с большим количеством одиночеств, приходящих на концерт. И ты видишь, как этот зал озирается друг на друга, ворочается, все это поскрипывает, покашливает, осматривается, знакомится с пространством, в котором находится. А к концу концерта все это едино, в одном порыве — и группа, и ты, и зал — вы вместе поете оду жизни!.. Это кайф!
— А от России народного примите?
— Я не являюсь членом никаких творческих союзов. Меня в свое время даже из комсомола выгнали за антисоветчину. Не знаю, рад я этому или нет — я просто занимаюсь своей работой. Эти звания ничего не прибавляют и не убавляют. Я к ним равнодушен. Даже не думаю об этом. Если мне звание дадут люди какие-то нелепые — я от него откажусь. Это не важно. Звания ничего не дают. Они утешают самолюбие. Мое самолюбие какое-то звание не утешит, эгоизм языком не залижет. Я эгоист. Я тащусь, когда у меня получаются песни, или стихи… И думаешь — "Ай да Юрий, ай да сукин сын!" Вот это кайф. "Ай да Пушкин, ай да сукин сын!" – помните, говорили. Это и есть самое главное звание — когда в твоей жизни бывают такие мгновения, когда удается то, к чему ты стремился…
Не умеет Бог читать,
И считать не любит
Наших званий и наград —
Не за это судит.
…не за это — не за грамоты судить будут нас, не за наградки эти, не за звания, а за другое. И это нужно понимать. А когда ты это понимаешь, становится легче — ты совершенно не зависим от этих подачек от царей — они тебя не греют, понимаешь всю суетность и мелочность этих званий. Они не прибавят в творчестве, не помогут написать гениальную песню — ничего. Разве что зарплату повысят, но это тоже немало. Звание — дело меркантильное.
— Вы собираете старые книги по блошиным рынкам. Не удалось вырваться на Петровку?
— Не доехал. Все хотел на развалы сходить. В этот раз не получилось. Но мне недавно подарили хорошую старую книгу 1905 года — карикатуры на артистов балета императорских театров — очень интересно. Старые афорты-карикатуры на тогдашних звезд. Эту книгу мне подарил приятель в Одессе.
— Если бы сейчас выпускали такой альбом, кого бы в него врисовали?
— Не знаю. Странный вопрос…
— А вы представьте себя карикатуристом, рисующим этот альбом…
— Я не представляю себя карикатуристом! Не представляю себя собакой, кошкой, карикатуристом, курицей, петухом — мне это не интересно.
— Но ведь вы рисовали.
— Да. Какое то время рисовал. Вы знаете, сейчас популярностью пользуются люди светские — люди тусовки, бомонда.
— Собчак?
— Да. Вот все эти… Собчаки и так далее. Эти люди мне не интересны, потому что жизнь в бомонде отвратительна и ужасна. Жизнь в этом обществе очень унизительна, потому что ты должен играть по этим правилам. Человек, обладающий яркой и сочной личностью, как я, например, (индивидуалист как я), ему очень тяжело среди этих людей, где все усредняется, потому что иначе это общество не выживет. Поэтому все эти тусовки, бомонд: Ксюши, плюши, плюшевые Ксюши, все эти Басковы — вся эта порнуха, все эти трусы – все они совершенно никчемные серые люди. Они боятся одиночества, боятся свободы. Поэтому они сбиваются в эти стада, как пел Гребенщиков — "плешивые" и греют друг друга, считая, что вместе они — сила. Но это не сила. Это просто пластилин. Это серость. Этих людей и их рожи сегодня мы видим во всех глянцевых журналах, или лица, если хотите. А эти люди ни для кого ничего хорошего не сделали. Они не помогли ни Украине, ни России, ни бабушке… Они просто тусуются и тешат свое тщеславие. Эти люди мне абсолютно не интересны, как и любому художнику. Я столько знаю людей настоящих — они никогда не тусуются на этих глянцевых журналах, обложках, в клубах. Это скучно. Неинтересно на это тратить свою жизнь. Зачем? Зачем уподобляться этой серости, играть по ее законам, по ее правилам: здороваться с подлецом, говорить ему комплименты, как у всех них положено? Это чушь собачья! Зачем? Зачем себя унижать? Я даже глянцевых журналов не смотрю, так как чувствую, что, просматривая эти журналы, я себя унижаю. Я унижаю свое достоинство этими журнальчиками. Я что, идиот, эту морковку-то кушать? Я же не ем пластмассу? Для чего тогда мне знать, что там одна самочка делает с другим самцом? Мне это абсолютно неинтересно.
— Какое тогда главное правило настоящего, неглянцевого человека?
— Необходимо понять — природа дает неравенство, а не общество. Невозможно равенство в мире людей. Это исключено. Потому что природа нам дает задатки: красоту внешнюю, внутреннюю, ум, интеллект. Это неравенство было, есть и всегда будђ:ґ ђ:ґ циальное неравенство — это неравенство другого рода. Уравниловки быть не может. Человек творческий — художник — он другой: ему настолько интересно с самим собой и своей личностью, что ему, по большому счету, никто и не нужен. Но, если ты христианин, то конечно должен думать о том, как жить в мире людей и помогать людям. Вы наверняка знаете людей, которые работают на свою идею — лишь бы не мешали. Таких людей я уважаю. Они служат той идее, которой их наградил Господь, и решают ее всю свою жизнь. Будь это какая-то там формула, или роман, или картина, или какой-нибудь сверхсовременный болт: все что угодно. Я люблю этих людей — людей гордых, одиноких и свободных.