Михаил Боярский: "Искусство – это жалкое подобие жизни"

9 октября 2007, 14:10
Легендарный актер рассказал "Сегодня" о недовольстве своим голосом, музицировании с Полом Маккартни, назойливых мыслях о смерти, трудоголизме и категорическом нежелании бросать курить.

Фото А.Терешкевич

Михаил Боярский родился 26 декабря 1949 года в Ленинграде (Россия). Закончил Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии. В 1972 году актер попал на прослушивание к режиссеру Театра имени Ленсовета Игорю Владимирову и был принят в труппу. Молодой актер дебютировал в фильмах "Мосты" и "Соломенная шляпка" (1974). Известность пришла в 1975 году, благодаря фильму "Старший сын". Одной из лучших работ Боярского в кино стал Теодоро в музыкальном фильме Яна Фрида "Собака на сене" (1977). Звездный час актера в кинематографе настал в 1978 году, когда он сыграл главную роль д'Артаньяна — мушкетера короля — в фильме "Д'Артаньян и три мушкетера".

Супруга — Луппиан Лариса Регинальдовна (1953 г.рожд.). Сын — Боярский Сергей Михайлович (1980 г.р.), студент экономического факультета Ленинградского университета. Дочь — Боярская Елизавета Михайловна (1985 г.р.).

Реклама

— Михаил Сергеевич, что все-таки вас увлекает больше — актерство или пение? Что для вас является первичным?
— Первично — та женщина, которая понравилась сегодня. А если сегодня понравились две женщины… Черт, для вас же другой быть не может, а ведь та, вторая ничуть не хуже, а может, и лучше! Но самое главное, что другая! Не одинаковая. Поэтому, от Аль Пачино до Пола Маккартни, от Роберта де Ниро до Стиви Уандера… Я не могу выбрать. Я меняюсь, они меняются. Конечно, для меня потрясением было знакомство с "Битлз", я их, наверное, знаю лучше, чем театр. Но в то же время, театр "Современник" любим мною не меньше. Меня все время бросало из одной ипостаси в другую, но режиссер Игорь Владимиров соединил все это воедино, у него был музыкальный театр — с поющей Фрейндлих, и я пел в пяти или шести спектаклях. Да и в кино я тоже пел — и в "Собаке на сене", и в "Трех мушкетерах", и "Гардемаринах". Вообще, практически весь мой репертуар взят из спектаклей или кинофильмов. Как певец, я всегда хотел быть на кого-то похожим, но не хватало таланта. Театр, так сказать, массировал одни мои раны, а музыка помогала залечить другие. Это был хороший синтез и при Владимирове я был в полном порядке. Так что я не могу разделить музыку и театр. Потом, ведь на самом деле это не я себя проявлял, а именно композиторы давали мне песни, которые я мог спеть. Вот и получилась такая мешанина, а что для меня на первом месте — не могу сказать.

— Но ваш голос, тем не менее, ни с чем не спутаешь.
— Да Бог с ним, с моим голосом. Я вам наврал. Музыка для меня всегда была главной — разговаривать с Богом можно только с ее помощью. С помощью театра это делать невозможно.

— А у вас всегда был такой характерный хриплый голос?
— Нет, я как раз постоянно добивался обратного — хотел чистоты, прозрачности, чтобы голос был как отдельный инструмент. Но вот такой я сиплый и прокуренный.

Реклама

— Вы были и остаетесь одним из самых популярных киноактеров. Как вам, несмотря на славу, удалось остаться нормальным человеком?
— Вероятно, потому, что я встречал людей, которые стали ненормальными — но это уже их проблемы, а не мои. Я просто не знаю, как можно себя вести по-другому. Я ведь никогда не ставил перед собой цель стать популярным. Это не моя игра. К тому же, мне как истинному петербуржцу, нельзя относиться к себе без самоиронии. Все, что я делаю – не истина в последней инстанции, а просто шаги на пути. Не знаю сколько этого пути осталось, даст Бог.... Все дело в постоянном совершенствовании, понимании своих ошибок.

— Вам никогда не хотелось уехать из Петербурга?
— Нет, хотя предложения были — и от Ефремова, и от Марка Захарова. Но я не мог бросить родной театр, я вообще не воспринимаю любой другой театр. Чужой запах кулис, чужие ступеньки… Нет, невозможно. Вот те же футболисты раньше играли в одной команде до конца. Это сейчас модно бегать из команды в команду — где больше платят, там и лучше.

— Несколько лет назад, когда по телевидению транслировали концерт Пола Маккартни в Москве, вы часто попадали в кадр и производили впечатление человека, у которого сбылись все мечты.
— Когда я посидел с Маккартни, познакомился с его супругой, поиграл с ним на фортепиано, то подумал, что все мои мечты сбылись и осталось только встретиться с Всевышним. Какая мечта у меня сейчас? Побольше внуков, детей видеть в максимально старшем возрасте… Ну и самому прожить не то, чтобы долго, но безболезненно. Ведь сейчас столько несчастий с артистами происходит — волей-неволей начинаешь задумываться о судьбе.

Реклама

— Вы следите за тем, что происходит с Александром Абдуловым? Сами бросать курить не собираетесь?
— Нет, я ничего не собираюсь бросать — у каждого свой путь. Просто я уверен, что когда человек попадает в самые трудные ситуации — например, связанные со здоровьем, то он понимает всю сущность жизни, все самое необходимое в ней, то, что является истиной. Человек обязан болеть. Очень важно тонуть почаще.

— Что вы ждете от продолжения "Трех мушкетеров", в котором снимались этим летом?
— Это ведь не продолжение истории, а фантазия Хилькевича. Нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Фильм уже отснят. Вот Хилькевич решил встретиться со всеми нами еще раз, и никто не отказался. Посмотрим, что получилось — я сам не имею ни малейшего представления.

— Вы консервативный человек?
— Чем меньше перемен, тем лучше. По идее, сейчас необходимо какое-то большое несчастье — чтобы люди начали новую страницу. Сейчас перебор во всем — пресыщение. Ничего не хочется. Особенно тем, кто, так сказать, родился в "бульонных" условиях. Ну чего сейчас хотеть? Разве только наркотики, которые дают возможность отвлечься. Я отчасти понимаю людей, которые увлекаются ими — потому что впасть в книжную наркоманию сложно, в театральную тоже. А что касается культуры, то вообще не существует искусства как такового — все это жалкое подобие жизни и ничего хорошего в этом нет. Кто умеет ценить жизнь, тот счастливый человек. Сам я трудоголик. Когда ничего не делаю, начинаю сходить с ума. Начинаю много думать, а мысли у меня очень пессимистические. Поэтому, чтобы от этих мыслей избавиться, я должен чем-нибудь заняться — копать, петь, чинить, ездить на концерты, пить водку, увлекаться женщинами. Я не могу спокойно сидеть и созерцать — мне страшновато становится.

— Что страшит?
— Я никак не могу разобраться в смерти. Нормальные люди, как моя жена, советуют никогда не думать об этом — мол, все равно не поймешь и не познаешь. Но все равно моя первая мысль перед сном — "А как же так? Те, кто были — уже их нет, те, кто есть — исчезнут". Тогда зачем и на кой черт? Так что ищу ответа у умных людей, у философов — но я человек сомневающийся, должен до всего докопаться сам. Ждем-с.