Старейший динамовец Виктор Жилин: "Грузинский защитник мне кричал – я тебя или убью, или зарэжу"

 

"Мой отец, Степан Андрианович, был военный, мать, Лидия Петровна, — врач, — рассказывает Виктор Жилин. — Познакомились они в госпитале, вскоре поженились, и родился я. Но мать родила меня и умерла сразу после родов. Отец любил ее, поэтому не мог оставаться в Таганроге и уехал на Донбасс. Я остался у тети, старшей сестры матери, но у нее была своя семья, поэтому воспитывала меня бабушка.

Фактически надо мной власти не было, поэтому я отдавал футболу столько времени, сколько считал нужным. В Таганроге было две хороших команды — "Машиностроитель" и "Крылья Советов". Мне ближе к дому была вторая, на ее стадионе и начался для меня футбол.

В школе я занимался неплохо, все воспринимал на уроках, поэтому домашние задания не делал и отдавал время после уроков футболу. А иногда и время уроков. В конце концов, на меня обратили внимание, поняли, что я перерос двор и взяли в футбольную школу "Крыльев Советов". Оттуда я попал в сборную города, сборную Ростовской области и, наконец, в ростовское "Динамо". Правда, поначалу я там больше носил мячи и чемоданы игроков или администратору помогал. Но вскоре заиграл и больше ничего не носил. А дальше была война"...

"Для меня послевоенный футбол начался в 1945-м. Наша часть вернулась в место постоянной дислокации — в Курск. Но там была слабая команда, а рядом, в Воронеже, генерал, руководитель областного НКВД, создавал сильный коллектив. Я стал в нем ведущим игроком на правом фланге. И однажды, в 1946-м, мы приехали в Москву, играть с "Динамо-2".

Игра у меня пошла, а с трибун за нами наблюдало почти все руководство киевского "Динамо" — старший тренер Михаил Бутусов, его помощник, киевский динамовец 30-х Константин Щегоцкий и администратор Рафаил Фельдштейн.

Щегоцкий с Фельдштейном подошли ко мне. Щегоцкий, интеллигентный человек, спрашивает меня: "Сынок, скажи мне, пожалуйста, кто ты и откуда?". "Что, всю автобиографию? — отвечаю. — Сейчас сложно будет, команда меня ждет". Тут Щегоцкий представился, но я ответил, что знаю, кто он. "И что работаю с Бутусовым, тоже знаешь?".

 

ПО ШПАЛАМ В КИЕВ. "О Бутусове давно ходили легенды. Ленинградец, автор первого гола в истории сборной СССР, он бил по воротам так, что деревянная штанга ломалась пополам. Перед войной Бутусов руководил киевским "Динамо", но после войны начал работать в Тбилиси. Осенью 1946-го его уговорили вернуться в Киев, потому что "Динамо" заняло последнее место в тогдашней высшей лиге — первой группе, но было оставлено в ней. Перед Бутусовым стояла задача обновить состав... Щегоцкий подвел меня к старшему тренеру, и Михаил Павлович спросил только: "Ты хочешь играть в первой группе за киевское "Динамо"?". "А кто же не хочет в первую группу? — ответил я. — Но я же служу, у меня демобилизация только в 1947-м". "Сынок, это не твой вопрос, — парировал Бутусов. — Мой вопрос к тебе: ты хочешь играть за киевское "Динамо"?". — "В группу "А" я по шпалам побегу!". На такой ответ Бутусов улыбнулся: "Ну, по шпалам не надо, доедешь к нам нормальным транспортом..."
Вскоре во время тренировки я услышал крик: "Жилин, тебя генерал вызывает!". Не успел к нему зайти, как генерал на меня набросился с матами: "Я к тебе так хорошо относился, а ты"... Я промолчал, дав ему возможность спустить пар, а потом спросил: "Товарищ генерал, хоть скажите, за что ругали?". Он мне опять матом — "Ты еще спрашиваешь?! Иди, читай!"

А там приказ: генералу такому-то — всесоюзный комитет "Динамо" просит вас в виде исключения помочь киевскому "Динамо" футболистом — и моя фамилия.
Пришлось рассказать о встрече с Бутусовым. Генерал еще погремел немного, а потом сказал: "Ну, ты ж там нас не позорь"... Перед отъездом он меня пригласил домой, попили чайку, генерал выпил рюмку за меня — чтобы у меня дорога сложилась. Дал свой домашний телефон и сказал: "Позвони, расскажи, как у тебя будет складываться. А не сложится — возвращайся, примем".

Возвращаться не пришлось. Вскоре я уже начал тренироваться к сезону-47. Две недели поработали в зале на стадионе "Динамо", а потом выехали в Одессу, в правительственный санаторий имени Чкалова. А потом начался чемпионат".

 

ИЛИ УБЬЮ, ИЛИ ЗАРЭЖУ. "Играли мы в три защитника, два полузащитника и пять нападающих. Я был крайним правым и потому очень зависел от правого хава, которого у нас играл приехавший из Ленинграда Петр Дементьев. Друг Бутусова, он был хорошим игроком и семьянином, у него росли трое детей. Бутусов иногда назначал Петю капитаном, но это было не его. Пека (так его называли все) был лидером, но неформальным: он обожал шутки.

Как-то в матче против тбилисского "Динамо" против Дементьева играл хав Гриша Гагуа. Петя — легкий, как пушинка, а Гагуа — здоровый и очень жесткий игрок. И при этом, как все грузины, вспыльчивый. Петя красивым финтом его обыграл, пробросил мяч к боковой линии и побежал. Гриша бежит за спиной, злой настолько, что дай автомат — расстреляет. Тогда Пека, увидев, что мяч уходит за боковую возле правительственной трибуны, резко остановился и сделал вид, что зашнуровывает бутсу. Злой Гагуа не мог пробежать мимо — он дал ногой под задницу Дементьеву. И был удален.

Вообще, с грузинами у нас были жесткие матчи. На моем фланге защитником у них был Ибрагим Сарджваладзе, который постоянно мне кричал: "Я тэбя или убью, или зарэжу! Ты же мнэ на флангэ жить нэ даешь!". В июле 1948-го мы играли в Тбилиси, и он меня весь матч цеплял. Под конец я не выдержал и ответил. Да так, что Сарджваладзе убегал от меня по всему полю. Это было мое единственное удаление в высшей лиге. Что интересно, после игры Ибрагим ко мне подошел и позвал в гости"...

 

ЧЬЯ ВОСЬМЕРКА? Большую часть матчей капитаном у нас был Абрам Лерман. Единственный центральный защитник, он не только должен был уметь хорошо играть, он должен был еще руководить. Правда, некоторые любили над Лерманом подшутить.

Полузащитник Сашка Принц как-то играл против восьмого номера соперника и плотно его не держал. Лерману же хотелось, чтобы Принц играл плотнее, но он прямо не кричал ему об этом, а спрашивал на все поле: "Чья восьмерка?". Сашке же это жутко нравилось, поэтому он делал шаг к сопернику и останавливался. А Лерман опять кричал: "Чья восьмерка?"...

 

ШО ВАМ НАДО? "Большую роль играл в команде администратор Рафаил Фельдштейн. Николаевский парень из небогатой семьи, он был человеком на своем месте. Фельдштейн был интересным мужчиной и имел подход к женщинам, решая все через них. Уезжая в Москву, Фельдштейн брал с собой ребят из дубля, которые тащили корзины с яблоками. В голодные сороковые все было дефицитом — колбаса, сахар. За всем были очереди — а у Фельдштейна всегда все было без очереди. Поэтому он и проработал на своем месте не один десяток лет.

Ну, мы тоже были хитрецы: как только увидим его с дамой, подходим и жалобно просим: "Рафаил Моисеевич, займите сто рублей". Он сразу: "Ой, ходят все время, покоя нет. Ну, шо вам надо?". И достает из одного кармана пачку денег, потом из другого... А потом приходишь в бухгалтерию — все долги уже высчитаны из зарплаты!
Особыми любителями выпрашивать деньги у Фельдштейна были два хава — Саша Принц и Коля Гаврилюк. Сашка-узбек выступал в роли бойца, а Коля — в роли бедного родственника. Сашка выступал первым, а Коля подтверждал, что он тоже бедненький. И Моисеевич начинал: "Сколько можно вам давать?!". Но давал".

 

КОМНАТА ОТ МИНИСТРА. "Квартиру мне дал в 1948 году министр внутренних дел Украины Тимофей Строкач. Тогда решили дать жилье мне и нападающему Феде Дашкову. Федя приехал из Харькова, у него уже было двое детей, а я еще не был женат. Мне дали комнату на улице Чекистов. Строкач взял себе какое-то помещение у МИДа, а в старой своей — пятикомнатной — квартире дал комнату своему шоферу, две комнаты матери и сестре жены, одну — дочери погибшего командира партизан, одну — мне. Причем мне досталась большая комната с камином".

 

АРМЯНИНОМ ПО НОГЕ. "В 1950 году моя карьера прервалась травмой. Вратарь "Арарата" Абрамян, здоровущий мужик, во время матча в Ереване нанес мне травму. В одном из моментов мне дали мяч в разрез, я побежал за ним и успел выставить ногу, а Абрамян всем своим весом упал на нее. Порвал связку, сломал мениск. Такую травму у нас тогда толком лечить не умели. Как-то в Киеве "сломали" сразу двух ведущих футболистов ЦДКА и сборной Союза — Григория Федотова и Всеволода Боброва. Их отправили лечиться в Югославию, и оба вновь вышли на поле.

Меня же оперировали у нас. Месяцев шесть я лечился, а тем временем в Киев из Ленинграда приехал новый тренер, Олег Ошенков, который до этого был администратором в ленинградском "Динамо". Он сразу на мое место пригласил другого футболиста. А меня вызвал к себе и фактически предложил уйти на пенсию".

 

ПРИКАЗ УСТИНОВА. "Через несколько месяцев я начал бегать. А Иосиф Лифшиц, бывший защитник киевлян, в это время работал на заводе "Арсенал". И собрал там там всех лучших, кого можно было собрать в Киеве после "Динамо". Он встретил меня и предложил пойти к нему. Лифшиц, бывший одессит, называл меня "Витка": "Витка, шоб ты знал, как мне тяжело с Бебой". Беба — это его жена...

Нашли мне должность — стал я начальником ОТК на заводе. И начал играть. Наша команда выиграла Кубок Украины среди коллективов физкультуры и поехала в Одессу играть союзный финал с командой из подмосковных Подлипок, где капитаном был Юра Войнов.

На эти матчи приехали тренеры многих команд — искать себе футболистов, поскольку забрать игрока из другой команды мастеров было почти невозможно. Ко мне стали подходить. Пригласил в "Зенит" его тренер Григорий Ласин, и одновременно поступило предложение от наставника московского "Торпедо" Владимира Машкаркина. Я дал согласие москвичам, которые сразу предложили двухкомнатную квартиру и подъемные.

Но вскоре меня вызвал директор "Арсенала" Новиков. И сказал, что ему позвонили из Москвы и вызвали меня в министерство вооружений. Пришлось ехать. Замминистра, здоровый мужик, сразу взял меня в оборот — "как ты мог отказать "Зениту"? Но я уже написал заявление в "Торпедо" и не поддался я на давление.
Тогда меня направили к министру вооружений Дмитрию Устинову. Сидел я в приемной часа три, пока секретарь министра мне не сказал: "Это он тебя выдерживает. Раз у зама не получилось, теперь тебе выдержку дают". Потом, видимо, Устинов решил, что я созрел, и вызвал в кабинет. Где сходу начал давить: "Как ты мог это сделать?! Ты знаешь, что такое Ленинград? Это колыбель революции!"

Я понял, что от "Зенита" мне не отвертеться. Особенно после того, как он сказал: "Если ты категорически отказываешься, у меня нет другого выхода: я завтра звоню директору, он тебе даст командировку, поедешь в Сибирь. Там очень хороший завод, только под землей находится. Там как раз нужны такие специалисты как ты, в ОТК. В общем, подумай до завтра".

Ну, говорю, тогда о чем мне думать до завтра. Только я подъемные взял уже у тренера "Торпедо" Машкаркина, что теперь делать? "Возьмешь в бухгалтерии министерства и завтра же отдашь, — сказал Устинов. — Что еще?". Да вот, говорю, надо хоть немного дома побыть, я там ремонт делаю. Министр тут же поднял трубку, связался с директором "Арсенала" Новиковым и сказал: "Ты там возьми под свой контроль ремонт квартиры твоего начальника ОТК. А он сам в Ленинград поедет — ему там квартиру дадут".

 

СЛОВО ГОСБЕЗОПАСНОСТИ. "Год в Ленинграде был для меня очень хорошим. Тут я встретил Юру Войнова, которого тоже забрали сюда. Я много забивал, причем забивал всем московским командам. И обо мне вспомнили в Киеве, и решили действовать через жену, которая была капитаном госбезопасности. Ее стало вызывать начальство из МГБ Украины, и довели до того, что она приехала ко мне в Киев с сыном и сказала — мол, не дают жизни, говорят, чтобы я на тебя повлияла, и ты вернулся.

Что делать? Я обратился к тренеру, но Ласин мне отказал. Тогда я обратился к команде, объяснил ситуацию. Меня попросили доиграть сезон, после чего отпустили. Вернулся в "Динамо", отыграл большую часть чемпионата 1952 года, который проходил в Москве. Мы заняли второе место, я стал мастером спорта (а его давали за место не ниже третьего), но сезон не доиграл. В матче с командой ВВС, которую опекал Василий Сталин, снова получил травму. Ошенков и в этот раз церемониться не стал, дав понять, что во мне больше не нуждается. Пришлось снова на год покидать Киев. Вернулся я в 1954-м, но уже не в "Динамо"...