В последнее время из России странные для нас новости приходят, но сегодня день особый. 22 июня – день начала Великой отечественной войны – энтузиасты-патриоты проводят с выдумкой. То интернет-издания проводят прямую трансляцию с 1941 года, то на улицах городов создают атмосферу первых дней войны с ретрансляторами, техникой, и отправляющимися на фронт солдатами.
В России говорят о новом религиозном культе – культе Нашей Победы. У нас заговорили о культе войны. И начали задаваться вопросами – что заставляет общества так сильно держаться за свою историю, что они забывают о насущных вопросах? Почему лучше потратить миллионы долларов на парады, пафосные реконструкции и прочие исторические проекты, чем на строительство дорог или школ? Ответ дает психология.
А она говорит, что чем сложнее человеку в настоящем, тем больше он пытается ускользнуть в свое прошлое. Чем больнее ему встречаться с актуальными вопросами, тем слаще ему забыться в событиях прошедших. Понаблюдайте за собой: как часто вы размышляете о том, что могло случиться, в мыслях кому-то что-то доказываете, оправдываетесь, снова и снова вызываете воспоминания вместо того, чтобы наслаждаться данным моментом, взаимодействовать с реальным миром и тем самым жить. То есть, быть здесь и сейчас. Ничего в этом постыдного нет – просто так ваша психика защищается от какого-то внутреннего конфликта.
Какая-то наша часть требует проживания, а другая пытается ее подавить, вытеснить или еще как-то избежать. Столкновение этих частей вызывает большое напряжение, которое мы чувствуем как тревожность. А это неприятное ощущение, и человек всячески пытается его избежать. Один из способов – уйти из настоящего момента: в фантазии, в размышления, воспоминания.
Постоянно всплывающие в памяти события из прошлого свидетельствуют, что что-то осталось недопрожитым. Если меня кто-то обидел, и я не мог дать сдачи, то неудивительно, если я буду представлять себя благородным мстителем. Хотя на самом деле стоит прожить ответную злость. Если я что-то потерял, то буду постоянно пытаться представить, как мог бы это уберечь: близкого человека, отношения, свои надежды. Хотя утрату стоит просто отгоревать.
Но что-то мешает допрожить. Скорее всего, это конфликт с другим ценным объектом. Это может быть родитель или другой значимый человек, какое-то представление или иллюзия. Это может быть структура, которой мы принадлежим: государство, корпорация, дружеская компания. От этого объекта я получаю что-то важное, и принадлежность ему может требовать отказаться от чего-то своего. Например, если любимый человек дает мне близость, я не должен ему изменять. Если строгая корпорация дает мне стабильность, я вынужден отказаться от свободного графика. Если моя футбольнофанатская тусовка дает мне ощущение причастности, то я вместе с ней буду ненавидеть фанатов других клубов. В любом случае я кого-то предаю: либо себя, либо того, к кому привязан. Когда я это осознаю и делаю ответственный выбор, то я допроживу ситуацию. Если нет – у меня будет еще один конфликт и еще больше тревожности.
Что-то мне придется с ней поделать. Тревожность угрожает моей целостности, но если я буду ее вытеснять, то, скорее всего, увижу угрозу не в себе, а в окружающих. Тогда я буду считать, что мне хотят причинить вред (хотя на самом деле я хочу разместить агрессию вовне, то есть, наказать обидчика). Или наоборот – я начну причинять вред самому себе. Например, болезнью разрушать себя. Или глушить боль с помощью алкоголя или наркотиков. В любом случае, недопрожитые конфликты ничего хорошего мне не сулят.
Все было бы просто, если бы мы понимали, в чем они заключаются. Но у людей психика слишком сильно защищается, и мы наши конфликты не осознаем. Старые травмы, обиды, горечь, досада остаются в наших телах и мешают нам жить. Вместо того, чтобы быть здесь и сейчас, мы в том числе и уходим в иллюзорный мир – прошлое с его славными достижениями или возможными победами в будущем.
Как это относится к обществу? А оно мало чем отличается от индивида. У народа также много коллективных травм. То, что происходит в России, по крайней мере, на телеканалах – это тоже поиск внешнего врага. Свою собственную вытесненную агрессию легче увидеть в происках США и бандеровцев. Это попытка не встречаться с насущными вопросами и уйти в прошлое, туда, где было славно. Там нет тысяч бесславно и по глупости командования погибших красноармейцев, нет заградотрядов, изнасилованных немок, депортированных татар и чеченцев, ГУЛАГа. Там торжествуют русские сила и дух.
Но видя сучок в глазу близкого, стоит поискать бревно в глазу своем. У нас с Россией много общего. Только за последние сто лет мы прожили революцию, Гражданскую войну, коллективизацию, Голодомор, репрессии, Вторую мировую войну, развал СССР и лихие 90-е. Это все осталось недопрожитым. Многие факты из нашей истории мы вытесняем, потому что их, кажется, невозможно принять.
В наших травмах мы часто обвиняем мифических коммунистов, большевиков, российских империалистов, как будто они без какой-либо национальности.
Но кто вводил Украину в Советский Союз? Среди них было много искренне верящих в коммунизм украинцев.
Кто сгонял украинцев в колхозы? Русские? В том числе. Но в большинстве случаев это были сами украинцы.
Кто в продотрядах отнимал последний хлеб у наших селян? Русские, латыши, евреи, прочие национальности – да. Но и украинцы тоже.
Кто служил в НКВД, машина, которая пытала, расстреливала, терроризировала, на которой и держалась сталинская система? Судя по фамилиям, в ней было чуть ли не половина украинцев.
Кто писал доносы на соседей? Кто помогал нацистам расстреливать евреев? Кто верно служил советским вождям?
Ветеранам Красной армии и УПА тяжело найти общий язык. Но даже их внуки не пытаются договориться. Хотя в той же Испании потомки франкистов и республиканцев вместе шутят над чудачеством дедов.
Невозможно даже представить, что многие из нас – потомки каннибалов. Ведь сколько украинских семей во время Голодомора съело своих детей? Известны лишь задокументированные факты.
Это все наши внутренние конфликты, коллективные травмы, о которых сейчас не принято говорить. Потому что если мы признаем их, то вступим в конфликт с чем-то, что тоже нам ценно. Например, с нашим представлением о себе – что мы гордый трудолюбивый народ, никого не убивали, а сами были жертвой. Это представление как-то поддерживает нас, дает нам пусть мнимую, но вторичную выгоду: нам можно не меняться, не идти вперед. Не говорить о собственных негативных сторонах заставляет причастность к обществу. Все-таки произносить противоречащее принятому мнение – это риск быть изгнанным, а то и наказанным.
Гораздо проще найти выход напряжению куда-то вовне. Ненавидеть русских, жидо-масонов, сталкиваться между собой, делать что угодно, лишь бы не отвлекаться на страшные напоминания из прошлого. А они никуда не делись, и пока их не признать и не допрожить, то мы еще будем раздираться внутренними противоречиями.
Человек, охваченный внутренними конфликтами, крайне неэффективен. Ему невероятно сложно сосредоточиться на работе, он быстро утомляется, он капризен и неуравновешен. Общество с внутренними конфликтами точно такое же. Оно может сколько угодно мечтать об экономическом и прочем развитии, но фактически стоит на месте, потому что вся энергия уходит на подавление, взаимные обвинения и вспышки насилия. Все идет на удержание старого способа существования с его коррупцией и патернализмом.
Развивая тему Голодомора, президент Ющенко был прав – нам нужно еще отскорбить эту утрату и боль. Жаль, что тогда он занимался этим в ущерб своему делу. Но нам действительно предстоит признавать и допроживать травмы. Пусть историки пишут, пусть режиссеры снимают фильмы, пусть ставят памятники.
Но очень важно, чтобы травму не превратить в культ. Память о ней нужна, чтобы ее допрожить и отпустить, а не строить на ней будущее. Иначе мы вернемся назад, и надолго. Что мы и наблюдаем сейчас в России.