Я заметила такую штуку – люди умирают. Нет, не смейтесь, я знала это, конечно, и раньше, но за две недели я в буквальном смысле наткнулась на двоих умерших. Оба – мужчины, центральные городские улицы, день. И я не врач линейной бригады "скорой", приехавший к ним по вызову. Первый был бродягой. В этом случае все говорят: а, все понятно, как жил, так и умер. Ну и, жаль, конечно. Так говорят даже когда не жаль совсем. Но что с бродяги-то возьмешь. Лежал на еще мерзлой дорожке на спине, и я просто оторопела. Утро, все спешат на работу, а человек вмерзает в лед, подпирая бородкой облака, к которым он враз стал ближе всех нас. Приехала "скорая", все спешат мимо, так же, как и я, натыкаются на него и замирают на секунду, чтобы отвести взгляд и поспешить дальше. Хотя, простите, мое "натыкаются" совсем ведь не уместно к теме смерти.
Второй раз был вчера. Мы шли с сыном к знакомой, и в арке ее дома споткнулись о лежащего на спине человека. Мы снова замерли в оторопи. Мужчина, раскинув руки, обнимает что-то невидимое в самый последний раз. Хорошо одет, без видимых следов повреждений на теле. И бело-синий. Сын спросил у меня, что с ним. "Умер", – хотя в его четыре года, наверное, больше подошла бы какая-то сказочная история. Когда-то племянница лет семи спросила у нас, куда мы деваем курей, которые стареют. И мой брат толкнул меня ногой еще до моего ответа. "Их забирают в цирк", – они боялись расстраивать ребенка. А я в четыре не придумала ничего лучше, чем сказать правду. Люди шарахались, как и мы, от лежащего человека, отводили глаза. Кто-то сказал: "Инсульты после того лета. Многие умирают, не выдерживают стрессов".
Дома сын рассказывал бабушке, что видел умершего человека. И снова – так буднично, без сказочных историй. Здесь бы всплакнуть о том, что детство рвется на фрагменты. Не от того, что мы увидели мертвого человека на асфальте в арке большого жилого дома в самый час пик, а от того, что мой сын запросто апеллирует словами "война", "снаряды" и "смерть". И мы ведь никогда не обсуждали эти темы намеренно, не поднимали их горестно за обеденным столом. Я даже не понимаю, где он впитывает эти обрывки фраз, чтобы, увидев разрушенное здание, прокомментировать не по-детски: "Война". Может быть, в этом есть что-то. Нам не придется когда-то рассказывать ему, что животных забирает все-таки не цирк, а люди уходят из нашей жизни не всегда в гости. Но отчего-то очень жаль, что все это пришлось и приходится на его раннее детство, которое по всем канонам должно быть безоблачным и безупречным. Я, конечно, верю, что многие вещи происходят не благодаря, а вопреки. И в такие минуты, когда я никак не могу повлиять на ситуацию, я говорю сама себе с упрямством сумасшедшей матери: он все равно выучится и достигнет чего-то в этой жизни, даже при такой данности и таких обстоятельствах. И моя мантра срабатывает – моя паника уходит, я крепче держу маленькую ручку в своей руке, и все что могу – прижаться всем телом к маленькому родному тельцу сына, как и в то лето, когда его глаза без слезинки смотрели на меня снизу вверх с абсолютным доверием.