Когда нас сократили в 2014-м (что было само по себе паршиво), я заметила такую тенденцию – каждый постарался вернуться в наш кабинет, чтобы что-нибудь забрать и расставить какие-то свои точки. Увидев, поверить, что всё за окном не кошмарный сон. Кто-то унёс наш общий, купленный вскладчину, чайник, кто-то не побрезговал даже чашками. Отдел был большим и без дверей. Кого потом винить в том, что не хватает чего-то? Да и что те чашки, если у всех вокруг разбитыми на осколки были чувства, планы, жизнь. Да и кому вообще в этом хаосе было какое-то дело до чего-то.
Я тоже ходила в наш кабинет потом. Но мне это всё было так мучительно, что словами не передать. Я только полгода решалась – идти или нет. Взвешивала, примерялась, настраивалась. Когда попала в наш кабинет, стало ясно, что многие были более решительны, чем я. Не было микроволновки, радио и каких-то ещё вещей, пропажу которых я отмечала более спокойно, чем всё остальное, что увидела. Не было света, не было тепла, не было людей. За эти полгода засохли все живые цветы в горшках и, конечно, цветы в вазе на чьём-то столе. Но добили не эти заморыши в горшках – гордость отдела – добил лак для ногтей возле монитора у одной из коллег. Это было так, будто она вышла на минуту и сейчас зайдёт обратно.
Наш кабинет раньше бывал пустым разве что ночью. К нам заходили все – узнать что-то, выпить чаю, перевести дух. И всем всегда были рады. Никто не вторгался ни в чьё личное пространство и в тоже время всегда можно было рассчитывать на поддержку друг друга. Ничего особенного – так часто бывает. Но всё вместе создавало уникальную атмосферу, которая располагала спешить на работу и гордиться своей работой. И ещё любить всех в отделе искренне, как хороших друзей. И увидеть всё это пустым оказалось невыносимо. Что там те чашки или микроволновка. Не было людей, которых вернуть назад в этот же кабинет на тех же условиях было уже невозможно. Это был самый настоящий момент необратимости, когда полгода назад мы ещё были вместе, а сейчас все были где угодно…
Я никогда не думала, что всё вместе так меня тронет. Хотя было даже хорошо, что я увидела всё это – и пустоту, и засохшие цветы, и общее запустение… Иначе я бы продолжала думать, что проснувшись утром подумаю, что эти полгода оказались кошмарным сном, и мне нужно будет собираться на работу, как это было раньше всегда. Бывают же работы, когда не хочется болеть? И даже не просто не хочется – болеть не выходит, темп не даёт таких передышек. Это работа была одной из таких. Поэтому поверить, что всё это враз оказалось не нужно никому, как и все мы с нашими переживаниями и жизнями, было мучительно. Наверное, это тоже был урок – не привязываться ни к кому, кроме семьи, чтобы не страдать потом. И не пускать корни ни в одну из работ, какой бы хорошей она не была, чтобы потом не отрывать её от себя с кожей, вот так вот – каждую ночь после снов о прежней жизни.
Я бродила тогда по пустым кабинетам. А потом нашла под столом у начальницы бутылку мартини. В ней были пару глотков на дне. Но после этого дня мне не снилась больше моя работа и люди из той, как оказалось, счастливой жизни. Реальность вытеснила прошлое. И прошлое перешло в ранг прошлого, как ему и положено.