Меня часто спрашивают, почему я остаюсь жить в Луганске.
Как думаете, что такое дом? Я шла утром на работу и думала об этом. Шла через маленький одноэтажный частный сектор, смотрела в окна и думала. Решила, что дом – это люди, благодаря которым хочется спешить домой. Это очевидно, конечно. Это люди, которые плетут вместе с тобой ажурное кружево твоей жизни или крупные петли крепкого рыбацкого свитера – надежного в любую погоду. То есть дом, семья, счастье – секунды, короткие, как и сама жизнь, но через призму человеческой жизни это много. Фрагменты складываются в дни, недели и мы незаметно вступаем в новый отрезок жизни, переступая через встречи и разлуки, приобретая седину и теряя друзей.
Было время, я не любила свой дом. Слишком много работы, слишком много несовершенств, слишком он был далек от какого-то киношного дома в Санта-Барбаре. А потом он все больше наполнялся впечатлениями, историями, запахами, пропитывался моим трудом и потом… И его ценность в моих глаза росла. Сейчас он бесценен. У нас с ним общее прошлое. Но если бы кто-то сказал, что я останусь наедине с домом, но без семьи, я никогда не пошла бы на этот обмен. В моем доме выросли мой отец и его брат. Их отец, мой дед, остался вдовцом – его жена слегла с воспалением легких после того, как вытащила моего десятилетнего отца из реки – он провалился под лед, катаясь на коньках. Невеселое это было вдовство и невеселая жизнь после войны. Работа, много работы. Дед Андрей шел с завода, а его младший сынишка сидел на заборе детского сада, выглядывая отца. Старые груши еще помнят моего деда, а сгоревшие балки сарая – шалости братьев. Я особенно люблю свой дом за эти воспоминания, которые мы не можем обсудить, сидя за чаем, но именно благодаря им мой дом не имеет цены. Когда деду Андрею было далеко за семьдесят, и он понял, что скоро уйдет, он попросил вынести ему раскладушку под старую грушу – она жива до сих пор. Лежал и смотрел на кружево листвы, разноцветной на разных ветках. Тогда я была слишком мала, чтобы замечать все это, а он был уже слишком мудр, чтобы понимать и впитывать все напоследок. Мама говорит, что нашим воздухом весной невозможно надышаться, а на нашу весну нельзя насмотреться. Но чтобы почувствовать вкус этого воздуха и начать различать эти оттенки – разные на разных ветках – нужно прожить целую жизнь.
С утра гололед и почти март. Соседка шла и посыпала впереди себя дорогу солью из пакетика. Когда мы поравнялись, на ней оказались "офицерские" (дальше с гордостью не смотря на то, что на три размера больше) "отдал сын" сапоги. Пожалуй, я бы тоже носила такие – очень даже. У некоторых местных женщин свой промысел – кормить водителей на кольце маршруток. Моей соседке досталась первая смена, поэтому на ней чай-кофе, пирожки, печенье, сигареты. Самое прибыльное, но и самое нелегкое время – обед. Нужен большой термос, посуда. Когда маршрутки ходили до 23:00, моя соседка (определенно из везунчиков) ходила кроме 6:00 – 8:00 еще и с 17:00 до 19:00. Смены обычно по два часа. Свои смены женщины передают по наследству, без шуток – эта работа считается неплохой для нашего частного сектора. По крайней мере, моя соседка вполне ею гордится. После работы ездит на закупки на рынок – печенье, чай, кофе, колбаса на бутерброды. А водители ее подбрасывают бесплатно. Главное во всем этом быть общительной, легкой. Остановка – снесет ветром. Место сомнительное. До войны было уличное кафе напротив, но его разбило, поэтому вся цивилизация для водителей – остановка, которая и стол, и дом, и самодельный туалет за ней.
Нет, я не жалуюсь. Я восхищаюсь находчивости местных жителей. Возить мебель на тачке. Колоть дрова весь год про запас. Между сменами посидеть с внуками, прополоть пару грядок и приготовить обед. Жить, наслаждаться, мечтать. И видеть эти старые груши, с потрескавшейся от времени корой, ровесников чьей-то жизни – ажурной как кружево или крепкой и бесхитростной как рыбацкий свитер.