Мне никогда не были понятны отношения стариков к чужим детям. Очевидно, я из породы черствых людей. Может быть, с возрастом приходит какое-то совсем другое понимание ценностей и смысла, неведанное сейчас. Но меня впечатляют старики, которые подобно факирам морщинистыми руками достают из своих волшебных мешков конфеты для чужих детей. Наверное, они с детьми в одной плоскости счастья сейчас – сиюминутного, нетребовательного, проходящего. Говорят на одном языке. Лучики морщин возле глаз, искренняя улыбка. Я фиксирую все это, хотя и не понимаю.
Мой сын гонял сегодня по пустой улице консервную банку. Он тарахтел банкой в тишине надвигающегося дождя, а соседка, выглянув за ворота на шум, вынесла ему дымящуюся котлету в салфетке. "Из чего она?" – отчего-то спросил сынишка. "Хорошая, свиная", – почти оправдывалась соседка. Сын ел, а она приговаривала: "Хочешь быть солдатом? Нужно есть. В солдаты не берут тех, кто плохо ест". Меньше всего я бы хотела, чтобы мой сын был солдатом. Если бы можно было загадать всего одно-единственное желание, я загадала бы, чтобы так как сейчас, было всегда. Вероятно, это мое измерение счастья – мама и сын рядом. И мы все нуждаемся друг в друге, счастливы вместе даже в такое смутное и странное время. Сын жевал котлету, а соседка пела ему песенку Майи Кристалинской "Топ, топ, топает малыш". Лучший кусочек чужому ребенку. И будто бы нет в этом ничего особенного, но я удивляюсь. Ценности поменялись вместе с войной. Жизнь стала иметь цену. Люди и отношения вышли на первый план. Семьи стали крепче вопреки расстояниям. Война одним махом разделила людей на хороших и плохих, своих и чужих. Никогда не поверила бы раньше, что такое возможно.
Нет, мир не стал лучше и добрее. Может быть, я хожу не там, где произошли видимые перемены. Моя улица – улица самых обычных людей, но впервые за все время, что я живу здесь, всей улицей сбросились на похороны Кати – женщины, которая всю свою жизнь до самой смерти для всех была Катей-врачом. И еще прошлым летом побили нашего одинокого соседа, и все сердобольные тетушки с улицы сгрудились возле него, чтобы помочь, вызвать неотложку, поддержать и проводить в больницу.
Но при этом совершенно странное отношение к повсеместному пьянству. То ли это общая норма сейчас (или всегда), то ли понимание бесполезности борьбы с ним. Рядом спивается семья, в которой четырехлетний мальчишка. Трудно сказать, как и почему, но пьют оба родителя. Уже давно в кредит, покупая у "глухого" самогон в долг. Их долг сейчас около восьмисот рублей – несметная сумма для этой семьи. Он – инженер, она обычный продавец. Оба без работы уже полгода. Пропасть у ног, которую вижу я, но в которую падают с огромной скоростью и муж, и жена. И в этом случае ни у кого нет ни грамма сочувствия. Отношения – странная вещь. Детей любят, старостью брезгуют, пьяницами пренебрегают. И еще отчетливее чувствуется усталость людей от всего, напряжение, выхолощенность. Скандалы возникают с полоборота. Люди не хотят терпеть, люди устали ждать лучшего. Люди ищут доступные радости – в алкоголе и общении. Но даже пьяницы улыбаются детям, протягивая им конфеты.