Все наши герои — родом из Крыма. И поэтому их дерзкие попытки сбежать за "железный занавес" с солнечного полуострова тем более были непонятны советским гражданам, мечтавшим хотя бы разок в жизни вырваться к морю. Тогда побег за границу приравнивался к измене Родине и карался очень сурово. Но находились такие выскочки, которые шли на этот риск осознанно — ни артисты, ни писатели — простые мужики. "Я вдруг понял, что здесь жизнь уже не изменит никакая революция — тупой начальник, лицемер-партиец — все останутся на местах. И если их не сдвинуть, нужно двигать отсюда самому — валить из Совка", — поясняет свой порыв один из беглецов.
Студенты: полет до Стамбула
Один из участников этой истории живет в Керчи, но наотрез отказывается вспоминать о ней — слишком дорого обошлась Николаю "измена Родине" осенью 1970-го. Вместе с товарищем он долетел на самолете "Аэрофлота" до Стамбула. Это была вторая в истории СССР удачная попытка воздушного побега. 27 октября студенты — керченского филиала Севастопольской "приборки" и Симферопольского мединститута 21-летний Николай и 20-летний Владимир — купили в аэропорту Керчи билеты до Краснодара на рейс "воздушного такси", лететь предстояло на маленьком самолете "Морава" L200, где было всего четыре пассажирских места.
Операция была тщательно продумана: один из парней даже научился в аэроклубе управлять самолетом — на тот случай, если во время захвата не удастся убедить летчика изменить курс. О том, что произошло в небе, нам рассказал украинский диссидент Сергей Бабич, который вместе с Николаем отбывал срок в лагере как политзаключенный: "Он говорил, что, когда летчика отстранили от управления, самолет начал падать и все могли погибнуть. Им пришлось снова посадить за штурвал летчика, и посадку они тоже доверили ему. Их очень удивило, что после приземления в турецком аэропорту не собралась толпа, никто не бежал приветствовать беглецов из СССР. Довольно долго они просто сидели в самолете… Были страшно разочарованы и потом, когда турецкие власти просто отправили их в лагерь для перемещенных лиц". К счастью, в этом захвате обошлось без жертв — летчика и других пассажиров переправили на родину, а студенты остались в Турции, надеясь получить американскую визу. Но они мало кого интересовали на Западе, так как не были ни диссидентами, ни учеными, ни знаменитыми деятелями культуры — резонанса в СМИ не было.
Парни просто летели за своей мечтой о другой жизни, наслушавшись дома "вражеских радиоголосов". Ожидание визы растянулось на год, и когда американцы уже решали последние формальности — ребят неожиданно навестил корреспондент ТАСС, передал письма от родных с упреками и призывами одуматься. Дядька поднажал на слабые места психологически измотанных беглецов — обещал, что их восстановят в институте, наказание будет условным, жизнь наладится. Коля с Володей, потерзавшись сомнениями, все-таки согласились в декабре 1971-го вернуться домой! А могли встретить Новый год и в Штатах... Обратная дорога была наземным путем через границу в Грузии. В одном из приграничных совхозов даже организовали застолье в честь их возвращения. Но когда ребята встали из-за стола, на запястьях щелкнули наручники. Добрая, но суровая Родина отмерила беглецам сроки в 10 и 12 лет лишения свободы (а могли и под "вышку" подвести!), которые они отбыли "от звонка до звонка".
"Морава". После случая с угоном "Аэрофлот" снял эти чехословацкие самолеты с местных авиалиний. Фото: из архива О. Софяника
Боец: псы не дали уйти в Афганистан
У севастопольца Владимира Андрусенко мотив побега из СССР был резонным: в 1983 году ему светил срок "за незаконное преподавание каратэ" (по ст. 219 УК — максимум до 5 лет). Он бежал от этого абсурда. По словам Владимира, вовремя предупредили друзья, и ему удалось рвануть из дома через окно буквально за несколько минут до ареста — к подъезду уже подруливала милицейская машина. Из Крыма уехал первым отходящим поездом — с небольшой сумкой и без четкого плана действий. Попутчиком оказался парень-таджик, и вагонный разговор неожиданно оформился в предложение: "А поехали к нам, там тебя никто не тронет!". Уже в Таджикистане Андрусенко готовился к переходу через афганскую границу.
"Шла война, я планировал по территории Афганистана добраться до Пакистана и сдаться властям, — поясняет он. — Оттуда советских граждан не выдавали. Я много ходил в горы, изучал местность, учил языки. У меня не было какой-то даты, когда я собирался уйти, скорее я готовил себе путь к отступлению, если меня снова придут арестовывать". И такой момент настал. К границе отправился налегке: фляга с чаем, сахар, арбалет. Но еще на советской территории беглеца засекли пограничники. К слову, в истории побегов из СССР через афганскую границу меньше всего было удачных попыток.
"Черта лысого меня бы догнали, если бы было с собой какое-нибудь средство против собак, — вспоминает он. — Но меня прижали именно псы и держали минут сорок, пока не подбежал наряд. Ну, а дальше — отправили, как врага народа, в Душанбе, в специзолятор". Затем — то ли по ошибке, то ли нарочно, его перевели в камеру с уголовниками. Там после короткого, но бурного выяснения, кто кем кому приходится, сидельцы уже просили севастопольца "научить их приемчикам". Андрусенко говорит, что даже надзиратель через глазок следил за обучением и повторял движения. Освободили Владимира во время горбачевской перестройки — во многом благодаря тому, что за него ходатайствовали спортивные знаменитости. Он вернулся в родной Севастополь и по-прежнему преподает единоборства.
Андрусенко. К свободе пробирался тропами через горы. Фото: Н. Дремова
Десантник: перешел границу с портретом Карацупы
Александр Канафьев из Симферополя — рекордсмен по удачным попыткам перехода госграницы в советское время. Летом 1978-го он, 25-летний десантник с дипломом факультета физвоспитания и работой в одном из крымских санаториев, решил кардинально изменить свою жизнь. После неудачной попытки пересечь море на резиновой лодке он успешно перешел советско-румынскую границу.
Как вспоминает его друг Олег Софяник, Канафьев шел, избегая селений, ночевал на кладбищах, в заброшенных зданиях. Как-то попал к староверам, те приютили на два дня, и он наконец-то отдохнул и поел по-человечески. Дошел до Бухареста и отыскал синагогу, рассчитывая, что кто-нибудь из еврейской общины поможет добраться до посольства Израиля. У посольства его и задержала румынская спецслужба, и через день передала нарушителя границы в советский погранотряд. Канафьев заявил, что он — агент иностранной разведки, и в приграничной полосе закопал рацию.
Во время поиска этого самого места ему невероятным образом удалось сбежать в наручниках, от которых он избавился уже на советской стороне. В Союзе он рванул до Баку — надеялся из Ленкорани перейти в Иран. К тому времени фотографии беглеца были на всех постах, и его взяли. До 1985-го он оставался закрытым в психиатрическом учреждении особого режима. Семь лет принудительного лечения не избавили его от иллюзии свободной жизни за границей, и по выходу он сразу же стал готовиться к новому прорыву: подучил языки, подтянул физическую форму и, купив в книжном магазине портрет знаменитого пограничника Карацупы, летом 1986-го опять перешел румынскую границу.
На колючей проволоке он оставил портрет с надписью: "Советским пограничникам с лучшими пожеланиями в их нелегкой, тяжелой и опасной службе. С ув. Александр Канафьев". Но отойти ему удалось всего на 20 км в глубь Румынии — задержали его сторожа, увидевшие, как кто-то пробирается по кукурузному полю — решили, что вор польстился на созревшие початки. О том, как его избили на советской заставе — а шутка с портретом наверняка для многих имела последствия, — Канафьев не раз рассказывал друзьям. Потом была Одесская тюрьма и попытка покончить со всеми планами. А заодно и с собственной жизнью. Но что-то остановило, все-таки он был очень сильный человек. Сильный настолько, что когда в 1988-м освободился, решил, что никуда больше не будет рваться: бороться нужно здесь. В 1990-х Александр Канафьев был среди тех, кто пытался на руинах разрушенной страны создавать новую, в которой свобода была бы одной из главных ценностей. Он прожил всего 42 года: короткую жизнь, полную метаний, стремлений, надежд, безрассудной отваги и уверенности в том, во что верил.
Солдат: уходил в ФРГ с АК-47 и книгой
Евпаториец Алексей Сафронов пошел на прорыв в 1970-м. Ему было 19 лет, и он служил тогда в Западной группе войск, базировавшихся на территории ГДР. Солдат Сафронов бывал в увольнительных, видел жизнь немецкого городка, сравнивал ее с советским укладом, на сэкономленные марки покупал запрещенные в СССР книги — булгаковское "Собачье сердце", "Технологию власти" Авторханова, "Новый класс" Джиласа, изданные на русском. На волне этих размышлений он подружился с таким же задумчивым солдатом — московским студентом Сергеем Колмаковым, и как-то вместе они пришли к выводу: надо уходить в Западную Германию.
"К самой власти я претензий не имел, — поясняет свой поступок спустя годы Алексей. — Меня не устраивала система управления, и я это осознал уже лет в 15. Было неудовлетворение какое-то, раздражение от того, что навязывается идеология, что кто-то думает и решает за тебя. События в Чехословакии, когда СССР ввел туда войска, заставили еще больше призадуматься. Ведь люди-то всего-навсего хотели жить по-человечески, увидеть, что социализм может быть с человеческим лицом... К побегу мы подготовились. Мне попалась старая штабная карта, по которой наметили маршрут в ФРГ — в направлении города Хоф. Подумали о продуктах, на складе как раз служил мой земляк-евпаториец, он вынес нам тушенки, галет. И когда нас с Сергеем назначили в караул, мы получили на руки оружие с боекомплектом — 120 патронов на двоих и с этим выбрались за территорию части".
Солдаты остановили на трассе первую же машину, и водитель-немец без возражений вез русских вперед, пока не закончился бензин. "Мы даже рассчитались с ним, — вспоминает Алексей. — Так что, отпуская, понимали — все равно сдаст нас в первом же участке. У самой границы, после трех дней марш-броска, на их след вышли преследователи. И беглецы приняли бой — завязалась перестрелка. Крымчанин вспоминает, что им удалось ранить нескольких немцев, а одна из пуль зацепила и Сергея. Его рана на бедре обильно кровоточила, и он кричал, чтобы Алексей уходил один, когда тот отошел — выстрелил в себя. Алексей же продолжал отстреливаться до последнего патрона...
"Букет" статей, по которым выстраивали обвинение против Алексея Сафронова, — от покушения на измену Родине, вооруженного сопротивления и даже до антисоветской пропаганды и агитациии (за те самые книги, которые он купил в ГДР), — потянул на 12 лет лишения свободы. Алексей говорит, что это время провел с большой пользой для себя в интересном и интеллектуально богатом обществе — политзаключенных содержали отдельно. А когда вышел на свободу, поспешил получить то, что уже было у его ровесников: образование, работу, семью.
Сафронов. Сюжет его побега сравним с голливудским сценарием. Фото: Н. Дремова
Пловец: через море в надувной лодке
У попытки морского побега, которую в 1985-м предпринял севастополец Олег Софяник, уже была длинная предыстория его отношений с КГБ. Первый раз в поле зрения "комитетчиков" он оказался в 1977 году после рассылки писем по городу с призывом свержения брежневского режима — идеологически неправильно подкованного семиклассника строго предупредили, а родителям посоветовали забрать у сына радиоприемник, чтобы не слушал "всякую дурь".
Через два года Олег уже побывал в КПЗ, когда его вычислили как организатора расклейки антисоветских листовок. А уже после школы был арест в Москве возле посольства США — просил содействия в эмиграции. Дважды его пытались забрать в армию, и он дважды убегал с призывного пункта, на третий раз военкомату удалось-таки забрить Софяника в стройбат. Но уже через несколько дней рядовой Софяник публично отказался служить Родине, пояснив: "По политическим мотивам".
Из рядов Вооруженных сил бунтаря отправили на освидетельствование к психиатрам Тульской областной больницы, которые признали его негодным к службе. С настроением бессмысленного сопротивления системе внутри страны он решился на дерзкий рывок — морем, в Турцию. "Я понял, что должен покинуть эту страну, — вспоминает Олег. — И выбрал морской путь, понимая рискованность этой затеи. Но мысли такие были, что уж лучше утонуть в Черном море, чем оставаться здесь, и поехал за билетом на теплоход". Так в конце октября 1985-го Олег Софяник стал пассажиром круизного теплохода "Молдавия", следовавшего из Одессы в Батуми. На борт судна он пронес в большом чемодане надувную лодку "Лисичинка" — с веслами и насосом-"лягушкой".
По словам Софяника, ночью 24 октября на подходе к Батуми он спрыгнул за борт, подготовив паек (вода, шоколад, консервы) и плавсредство так, чтобы не растерять все в воде. У него было несколько часов форы, пока не заметят его исчезновения, — и Софяник подналег на весла, ориентируясь в море по звездам и обычному туристическому компасу. Сначала его в море заметили с проходившего мимо югославского танкера, но он отказался от помощи. А потом — уже на третьи сутки, когда до территориальных вод Турции оставалось пару десятков километров, — за ним примчался советский сторожевой катер, и пограничники, подивившись удаче и силе духа экстремала, вытащили его из воды.
Первая одиссея Софяника закончилась в СИЗО под Сухуми, откуда его этапировали в Крым. За этот экстремальный заплыв его обвинили по по ст. 75 УК УССР "Незаконное пересечение границы" и в декабре 1985-го определили на принудительное лечение в психиатрическую клинику Севастополя, где он и оставался до февраля 1987-го. После этого эпизода своей незаурядной биографии Олег Софяник еще несколько раз отличился на фронтах сопротивления системе, а после развала Союза всерьез увлекся марафонскими заплывами — в этом нашел для себя и источник адреналина, и испытание воли.
Софяник. Уже в наше время добрался вплавь до Турции — с рекордом. Фото: Н. Дремова
После СССР: время туристов-нелегалов
С падением "железного занавеса" бегство на Запад приобрело массовый характер. В 1990-х необходимость переходить экс-советскую границу отпала — по туристическим ваучерам или упрощенному визовому режиму можно было без особых проблем попасть в бывшие соцстраны, дальше — нелегально: из Венгрии — в Австрию, а из Чехии или Польши — в Германию. Поначалу было достаточно оказаться на западной территории и произнести в любом полицейском участке кодовое слово "азюль".
С направлением в лагерь для беженцев нелегалы без сопровождения добирались самостоятельно: а там трехразовое питание, карманные деньги, свободный выход в город — санаторный режим. Но когда повалили из наших краев толпы нелегалов (например, схему брода в Герлиц пересылали с чужбины, как письма счастья) условия "приема" стали ужесточаться. Немцы расширили пограничную зону с 20 до 60 км, и всех нелегалов депортировали в течение 24 часов. Пробираться уже стало интереснее, но шансы зацепиться за "азюль" были невысоки — на карантине долго не держали, а на интервью нужно было предъявлять реальные причины преследования по месту жительства. И любое упоминание о бедности дома оборачивалось отказом в убежище.
В приемнике. Первый этап легализации — лагерь беженцев. Фото: М. Львовски
Наталья Дремова, Майк Львовски